В августе 2002 года я на два дня очутился в Нижегородской области в деревне под названием Совинское. Деревня состоит из срубов преклонного возраста, причем каждый второй сруб покосился, иногда под таким острым углом, что итальянцы из города Пиза могли бы при виде наших изб испытать острую ревность.
Я спросил местных, почему дома кривые, и получил ответ: у них нет фундамента, а значит, основополагающие бревна потихоньку загнивают и дома начинают крениться. И так вот, как плакучие ивы, могут крениться десятки лет.
Во дворах некоторых домов стояли машины, крыши были в основном железными, вдоль улицы тянулись столбы с проводами, а сама улица представляла собой асфальтовое шоссе — это все, чем деревня Совинское отличалась от того, как она выглядела триста, пятьсот, тысячу лет назад. Но главное в деревне — покосившиеся срубы без фундамента — стоят первозданно нетронутые.
В 1987 году я побывал в английской деревне недалеко от города Солсберри. Не вдаваясь в описания богатых домов местных пейзан, с конюшнями и садами, замечу, что дома эти в массе своей совсем не такие, как были сто лет назад, тем более тысячу. У зажиточных обитателей Южной Англии дома в основном молодые и современные. Традиционный английский дом четырехсотлетнего возраста из неотесанного камня стоял всего один, был покрыт соломенной крышей и функционировал как местный краеведческий музей — жить в этой английской избе никто не стремился. Соломенная крыша на музее была гордостью английских мужиков — она стоила безумно дорого, в три раза больше самой дорогой черепичной. Крышу ваял руками из соломы маэстро «Тэтчер», однофамилец правившей тогда страной Железной Леди.
Прошли годы, за которые я видел собственными глазами деревни многих европейских народов, и скажу однозначно: более консервативной в смысле уклада жизни деревни, чем русская, в Европе нет и быть не может даже в теории. Даже критянин мавританского вида, весь день сидящий за столом перед трактиром и пьющий свое невыносимое вино, способен научиться над своей критянской избой поставить солнечную батарею, которая нагреет ему воду. Критянина подкупит именно то, что вода греется сама по себе, пока он пьет вино в трактире.
Хорват может вдруг научиться косить газон у себя во дворе, хотя хорвату это занятие идет как корове седло. Чехи и словаки успешно осваивают ворота с дистанционным управлением — пусть дорого, но из машины не надо выходить.
А вот мы всем этим ухищрениям прогресса не учимся и не хотим учиться, и это не просто блажь. Это наша позиция, и для нашей цивилизации она единственно возможная. Мы не учимся бытовому комфорту, которому даже жившие недавно беднее нас финны научились в считанные десятилетия. А вот бомбам, танкам, ракетам и спутникам, в отличие от финнов, учимся охотно, весело и с огоньком.
При этом англичан мы почему-то называем самыми большими консерваторами, а их остров музеем Средневековья. А в своем глазу, как говорится, бревна не видим. Они, британцы, консервативны в мелочах и деталях, а вот наш консерватизм высечен из гранитной скалы. Это монолит, мы не то что консервативны — мы непоколебимы в главном, а мелочей просто не замечаем.
Вернемся к деревне Совинское. Писатель-деревенщик Василий Белов в свое время высказал смелую мысль, что наша изба переживет ядерную зиму. Над ним тогда все дружно посмеялись, признаюсь, посмеялся и я. Прошли годы, я поездил по миру, посмотрел на разные другие избы и должен согласиться с Беловым. Да, именно такая бревенчатая изба, так устроенная, без фундамента и, тем более, без остальных излишеств, затерянная в наших дремучих лесах — вот модель выживания в светлом будущем, которое готовят миру одержимые уроды.
Побродив по деревне Совинское, я заметил, что у местных жителей неожиданные трудности с водой — они носят ее ведрами из двух небольших водоемов, в этих же озерках полоскают белье, которое культурно привозят в тазах на машинах. Питьевую воду берут из ключа и носят тоже в ведрах поновей и почище.
При этом деревня Совинское лежит в междуречье двух рек и вода здесь находится на глубине не больше двух метров. Я снова поинтересовался, почему бы в каждом дворе не выкопать колодец и не мучиться с ведрами, и получил ответ: это нужно корячиться копать, и потом, колодезный сруб положено делать из осины, чтобы не сгнил. И хотя осины полный лес, было сказано, что осина в этом лесу растет неблизко — таскать замучаешься. Да и зачем, взяли ведра, пошли принесли воды из озерка — всего-то делов.
Я не стал рассказывать своим собеседникам, что в Словакии в Малых Карпатах при Братиславе, чтобы добраться до воды, нужно бурить на глубину 50 метров — и без гарантии. А вот в Совинском два метра прокопать — корячиться, а уж осиновый сруб изготовить — замучаешься.
Я не был, конечно, во всех домах, но уверен, в Совинском никто не поступил так, как сделал бы на месте аборигенов домовитый словак или даже поляк. Не говоря уже о немце. Никто из жителей Совинского не выкопал колодец, не опустил в колодец насос, не надел на шланг фильтр, не купил электрообогреватель и не завел в своем доме теплую воду с ванной и душем. И туалет с унитазом.
Конечно, это от бедности, скажут мне, и я, конечно, соглашусь, но не совсем. И вспомню знаменитый рассказ Лескова о том, как какой-то помещик-англофил пожалел своих крестьян и построил им каменные дома. Но крестьяне в каменные дома вселяться отказались, считая это жилье нездоровым и даже сатанинским, построили рядом срубы, а каменные строения использовали как нужники. И было это недавно, всего сто пятьдесят лет назад.
Еще о бедности. Во дворах домов, некоторые из которых купили нижегородские и даже московские дачники, кое-где не совсем дешевые машины. Торчат антенны, даже спутниковые тарелки, сквозь окна проглядывают цветные телевизоры. Но все удобства обязательно будут на дворе — покосившаяся будка над вонючей ямой, рядом — рукомойник на гвозде. Зато почти при каждом доме —баня. Отдельный сруб, часто новый. Дороже колодца. Не дешевле, чем колодец, насос, нагреватель воды и ванна с унитазом, вместе взятые. Баня — это святое, это для души. О том, у кого баня лучше и как надо париться, спорят часами.
У нас, если вдуматься, высочайшие требования к гигиене — некоторые бани больше и внушительнее, чем сами избы. Правда, гигиеной занимаются не чаще раза в неделю и обязательно под водку, иногда с закуской.
Я рискну высказать такое предположение. Если бы кто-то в деревне Совинское провел себе теплую воду и соорудил теплый туалет — цена вопроса в скромном исполнении 250 — 300 долларов, и деньги эти у некоторых есть, — то новатор, вероятнее всего, был бы не понят односельчанами и, быть может, стал бы отверженным. Деревня начала бы отторгать его как чужака, издеваться над ним, позорить его. Вместо того чтобы похвалить, доучиться, может быть, даже собрать всем миром деньги и сделать водопровод: при воде на такой смешной глубине, при том, что в самой деревне бьют из-под земли ключи, есть множество дешевых решений. Если решать вопрос воды всем вместе — одного сильного насоса и пары километров труб хватит на всех.
Но теплая вода и теплый туалет не входят в набор жизненных ценностей обитателей Совинского. И решений никто не хочет и не ищет. Ни вместе, ни порознь. Если бы кто-то теплую воду провел в дом бесплатно, причем обязательно всем, они бы, скорее всего, смирились, потом привыкли бы и даже хвалили. Но сами совинцы ради теплой воды не ударят пальцем о палец. У них другие жизненные приоритеты — серьезные, проверенные тысячелетней борьбой за выживание. А там, где в жизни европейца расположена теплая ванная, у нас баня, что, кстати, роднит нас с дремучими финнами. Да и кто вообще сказал, что мыться нужно каждый день? Производители шампуней? Может быть, это вредно, может, от этого кожа портится. А от березового веничка да под водочку кожа расцветает, дышать начинает. И на душе праздник.
Наша цивилизация стоит на понятиях «душа», «для души», «душевный», как земля на трех китах, и понятия эти далеки от того, как их пытаются трактовать православные богословы. В нашей душе царит наш русский порядок, не понимая которого мы сами называем его хаосом, беспорядком, сумбуром. Между тем, в нашей душе уживается то, что не может сосуществовать в душах ограниченных европейцев.
Русская душа — это душа кочевника. Загляните в свои семейные хроники, вспомните, где жили ваши отцы, Деды и прадеды, и у вас не останется ни малейшего сомнения в этом. Русский человек — кочевник не только По территории, русский кочует по жизни. Весь его мир всегда в движении. При этом мир русского всегда так суров и опасен, что готовность в любой момент сняться и двигаться на новое место была и, кстати говоря, остается у нас одной из главных предпосылок выживания, Поэтому какие фундаменты, какие теплые туалеты? Зачем вообще вся эта мишура? Достаточно заглянуть в наше прошлое — и жителей Совинского начнешь не просто понимать, с ними согласишься раз и навсегда. И вместе с ними скажешь: да, баня лучше всего уже только потому, что ее трудно украсть, а срубить можно за один день.
